В.Р.АРСЕНЬЕВ

Африка и африканистика в фокусе российских интересов

(концептуальный аспект)

1. Первый и очевидный ответ в сегодняшней России на вопрос об ее интересах в Африке, скорее всего, будет: «Таковых нет!». Однако не следует поддаваться искусу простых ответов, хотя бы потому, что очевидное сегодня — продукт конкретных обстоятельств. В вопросе же об Африке в фокусе российских интересов есть, как минимум, три взаимосвязанных компонента, рассмотрение которых порознь и вместе необходимо для убедительности ответа.
2. На макроуровне самой постановки проблемы выделяется пара взаимодействия: «Африка» и «Россия». Но уже в этом звене следует учитывать инверсию позиций «субъекта» и «объекта», ибо априорно каждая из сторон взаимодействий имеет свою линию поведения, а с ней — и свои интересы, а, соответственно, именно себя и воспринимает «субъектом».
3. Акцентированное взаимодействие происходит не в «вакууме», а в конкретном контексте общемирового процесса — с его ориентациями, клише видения. И, во многом, этот контекст — не только условие, но и следствие позиционирования самой России в данном общемировом процессе. Что определяется всевозможным по характеру потенциалом России, с одной стороны, — потенциалом, который обеспечивает ей широкий спектр вариантов поведения. И, с другой стороны, — наличием или отсутствием воли, организующей силы внутри самого российского общества для выбора того или иного варианта позиционирования в соответствии с оптимальными для самой России установками и целями, идеальными в данных условиях, равно как и в условиях, предполагаемых и сознательно формируемых.
4. Можно сказать, что только ослабленная Россия, а главное — принимающая свою «слабость» как императив — Россия может утверждать отсутствие своих интересов, где бы то ни было, включая и Африку.
5. Тем более, что в мире вне России есть немалые ожидания в отношении России. И Африка не является исключением в ряду тех макрорегионов, где присутствует заинтересованность в иной ответственности России за положение дел во всем мире — отличной от проявляемой сегодня самоустраненности.
6. Исторический опыт России в ХХ веке показал, возможности разных вариантов выбора. Это- тяжелый, но и поучительный опыт, который явно неадекватно осмыслен и, соответственно, — поставлен на служб интересам общества. Однако пока можно констатировать историческую дезориентацию России.
7. В сфере общественного сознания (в системе отражения), в формировании которого роль науки не вызывает сомнения, насущной выступает триединая задача, стоящая перед российским обществом: а) осмыслить себя — как общество, как страну, как систему, как целостность; б) осмыслить мир (каким он был недавно, каким стал, каким может стать — в зависимости от вариантов выбора); в) поместить себя в идеальный (оптимальный) контекст мирового процесса — контекст, продуцируемый адекватным поведением самой России.
8. Трудно переоценить возможную роль изучения Африки в концептуальной самоидентификации России. И дело здесь — не столько в профессиональной определенности и привязанности самого автора как африканиста. Важнее — то, что Африка являет собой весьма репрезентативный вариант общественных систем в рамках общечеловеческого развития — показательный для формулирования наиболее общих закономерностей общественной эволюции в рамках сравнительных исследований. Что является следствием широкого спектра переходных форм от «высокой первобытности», как наиболее устойчивых и эффективных способов гармонического взаимодействия с природой, до аккультурированных механизмов взаимодействия автохтонных систем с «индустриальным/информационным» в условиях глобализации.
9. В этом отношении Африка может выступать как своеобразный виртуальный «стенд», «полигон» апробирования концептуальных моделей общемирового и собственно российского путей общественной эволюции, поиска соответствующей адекватности собственной природе. В подобных построениях Африка может выступать как другой полюс координатной системы моделирования — альтернативной «Западу» и связанному с ним европоцентризмом и монистическим взглядом на историю. И это — тот случай, когда «полюсное видение», несмотря на все его условности и ограничения, может дать положительный результат в обретении более высокого уровня адекватности и обратного действия.
10. В рамках Цивилизации именно на науку возлагается задача осмысления действительности — как создание предпосылок целеполагания и практического управления на пути к обозначенной цели, а также контроля и коррекции в процессе реализации поставленных задач. Это — неоспоримая культурная традиция, в соответствии с которой и постулируется тезис «знание — сила».
11. В рамках научного знания Африка и африканская тематика разрабатывается «африканистикой» — исследовательской отраслью, закрепившейся под таким названием в российской и в ряде других культурных традиций, но отнюдь не выступающей универсалией — ни по названию, ни по объектно-предметному пониманию ее специфики. Так остается неразрешенным противоречие между видением «африканистики» как региональным приложением предметной области конкретных наук общего профиля (экономика, история, география, языкознание и т.п.) и специфическим взглядом на науки (проблематику, метод и т.п.) общего профиля как следствие качественных особенностей африканской реальности. Споры продолжает вызывать и отношение к африканистике как к дисциплине историко-филологической (гуманитарной), либо по «объекту» (в данном случае, условно) — Африке — «африканистикой» могут считаться и регионально привязанные по темам естественнонаучные дисциплины (минералогия, медицина и т.п.), а также — стоящие несколько особняком по отношению к собственно гуманитарным и естественнонаучным дисциплинам: политология, экономика и т.п.
12. Оставляя ряд вопросов открытым, можно утверждать, что на сегодня в российской африканистике (в близком к гуманитарному понимании ее предметной области) можно различать, как минимум, четыре направления, имеющие свои специфические взгляды и поисковые методы исследований:
    1. «востоковедное», восходящее к классическому востоковедению и продолжающее традиции историко-филологических исследований;
    2. «классическое» этнографическое;
    3. «фоно-лингвистическое», отошедшее от традиций филологии в сторону близкого естественнонаучному подхода к языковым реальностям — с проецированием его на сферу содержания вербальных сообщений;
    4. «неклассическое» этнографическое, связанное с попытками всецелостного и всеединого охвата природно-социальной реальности, элементами эмпатического и герменевтического подходов к исследовательскому взаимодействию в субъектно-объектных отношениях в их прямой и инверсивной формах.
    Очевидно, что образ Африки в рамках этих подходов формируется весьма различный, и последующая его проекция или коннотация с образом России либо не всегда возможна, либо дает искаженную картину собственного общества. Однако при выявлении адекватных сущностных соответствий глубина видения и эвристические возможности — как в плане теории, так и в практическом приложении — возрастают качественно.
13. Осознание качественной определенности 'Африки' в 'России' — как следствие ракурса видения российских и глобальных проблем — открывает альтернативные стратегии развития и, прежде всего, — альтернативные техноцентричной, цивилизационной парадигме. Подобные стратегии выступают как соответствующие императиву сонастроенности природным процессам, коэволюции, синэргетике. Эта стратегия могла бы привести к сложению парадигмы «вторичного природообмена» как выходу из «цивилизационного тупика» на путях синтеза первобытного витализма с унаследованными от действующего индустриального/информационного общества багажом научно-технической мысли и средствами производства.
14. В случае успеха подобного процесса Россия не только обрела бы собственную адекватность (самовосприятия и самореализации), но по-иному взглянула бы на Африку: не как на поле конкурентной борьбы с основными мировыми «центрами силы», не столько как на совокупность потенциальных партнеров в деловых отношениях «рыночного типа». Но скорее — как лидер отхода от техногенной предопределенности мира с ее культурными стереотипами агрессии, экспансии, подавления и потребления. Природообменная стратагема, принятая в стране с весьма высоким уровнем достижений научно-технической мысли, сделала бы Россию реальной опорой конструктивных и гармонизирующих преобразований во всем мире и, в частности, в Африке. Это породило бы новые технологии, новые производства, новые экономические приоритеты, по-своему, также способные стать «выгодными», с позиций экономической целесообразности.
15. Опираясь на собственный опыт, могу утверждать, что обновленной России будет нужна Африка, а в Африке ждут обновленную Россию. Ждут и — надеются!

7 мая — 21 ноября 2002г.
Санкт-Петербург — Рига